«… Я был арестован утром 6 апреля 1938 года.

10 апреля меня вызвал на допрос следователь погранотряда ТРУНКИН. Он стал меня спрашивать, кто вредил в колхозе. Я таких вредителей не знал. Только рассказал такие случаи, когда у колхозника ВЕЛИЧКО немного поломалась сеялка, у ЯКИМОВА расплавились подшипники у сенокосилки. Рассказал и то, что приезжавший с лесозаготовок КАЩЕНКО обратно выехал с опозданием на 5-6 суток. Больше ничего плохого найти в колхозе я не мог.

После этого ТРУНКИН стал спрашивать, когда я вступил в контрреволюционную организацию. Я отвечал, что ни в какой контрреволюционной организации я не состоял. ТРУНКИН на это заявил: «Все равно скажешь. Тебе японцев надо было?!»

В это время в кабинет заходил ГИТЦЕВИЧ. Стал расспрашивать, кто я, откуда, стал говорить, чтобы я раскрывался, сознавался.

Когда ГИТЦЕВИЧ ушел, ТРУНКИН меня ударил три раза по лицу, ударил ногами в живот. После этого меня поставили в угол. ТРУНКИН говорил: «Повернись к стене, читай что там написано». На стене ничего написано не было. ТРУНКИН стал говорить: «Читай! Там написано: я, Шохирев, состою в контрреволюционной организации», а сам в это время ударял меня головой об стенку.

Вторично меня на допрос вызвали 13 апреля. ТРУНКИН стал рассказывать, что вот колхозники, члены партии МАТАФОНОВ, ШИЛОВ «раскололись», выложили свои партийные билеты, а ты не хочешь сознаваться. После этого снова поставили меня в угол, и ТРУНКИН стал избивать. Он же стал спрашивать, кого я знаю из военных как участников организации.

В следующий раз вызвали на допрос 15 апреля. Зашел ГИТЦЕВИЧ, стал говорить: «Как, Шохирев, не хочешь расколоться? Тебе же легче будет». ТРУНКИН в этот раз дергал меня за волосы. Брали за волосы, перевертывали меня. Во всем этом принимал участие ГИТЦЕВИЧ.

16 апреля ТРУНКИН снова стал требовать, чтоб я рассказал, где было собрание организации. В это время он принес список, в котором было записано 24 человека. Список был заверен бывшим председателем колхоза ШИЛОВЫМ. Прочитал мне этот список и снова стал требовать, чтобы я сознавался, и снова стал избивать.

Я не мог перенести всех этих издевательств и решил подписать протокол. Протокол подписал, не читая его. Уже потом я узнал, что ТРУНКИН в него записал и тех колхозников, о которых я рассказывал ему в самом начале, у которых были в работе мелкие неполадки: КАЩЕНКО, ВЕЛИЧКО, ЯКИМОВ.

ТРУНКИН мне все время говорил, что если я сознаюсь, то мне будет за это только 3 года высылки.

После того, как я подписал этот протокол, ТРУНКИН стал требовать, чтобы я показывал на военных. Он говорил: «Ну, давай теперь военных. С тебя многих не потребуем, назови с каждой части по два человека». Когда я отказался, так как я никого не знаю, ТРУНКИН говорил: «Вот у тебя сестра замужем за танкистом. У тебя в танковой части есть свояк. Вот и покажи их с танковой части» .

Когда ТРУНКИН выходил, в комнате со мной оставался красноармеец-вахтер, фамилии его я не знаю. Этот красноармеец тоже меня уговаривал: «Скажи военных, и пойдешь в камеру спать». Я ему сказал, чтобы он сам показывал, если знает. После всего этого меня отправили в камеру. ТРУНКИН хотел вызвать, но так и не вызвал…»

12.03.1939