Прозаик, публицист, филолог, библиограф Дов-Бер Айзикович Слуцкий родился 26 июня 1877 года в зажиточной еврейской семье вблизи местечка Городище Черкасского уезда Киевской губернии. В 1886 году, когда ему стукнуло 9 лет, его отца, Айзика Слуцкого, вместе со всей семьей власти заставили покинуть нажитое хозяйство и выслали из деревни. В те годы политика поощрения еврейского земледелия в России была свернута императором Александром Вторым новым указом (1866), наложившим запрет на приобретение евреями земельных участков и, следовательно, проживание в деревнях. В соответствии с царским указом о черте оседлости проживание евреев разрешалось лишь в специально оговоренных городах и местечках. Таким образом, семья Слуцких была вынуждена обосноваться в Городище и для нее, как и всех почти местечковых евреев, наступило время если не крайней нужды, то, во всяком случае, ощущения материального недостатка. 

В Городище Дов-Бер получил в хедере основы начального еврейского образования, но дальше учиться не было возможности; с целью устройства своей дальнейшей жизни он уехал в Киев, потом в Одессу, где тогда находился его городищенский земляк и друг Яаков Лещинский (1876-1966), будущий социолог и общественный деятель, получивший известность рядом работ по экономическому положению евреев, написавший еще в 1901 году на иврите исследование «Статистика шель ир ахад» («Статистика одного местечка»). Современники считали, что Бер Слуцкий самообразованием и своими познаниями в литературе оказал большое влияние на этого писателя-земляка, сына владельца бакалейной лавки и галантерейного магазина, имевшего возможность учиться. 

Одесса притягивала к себе молодых евреев, желающих вырваться из местечковой жизни и получить светское образование. Сведений о том, учился ли Слуцкий в Одессе, впрочем, как и в других учебных заведениях, не имеется. (Несмотря на это, Дов-Бер Слуцкий в последующие годы прославится как самый эрудированный еврейский литератор). В Одессе Слуцкий знакомится с известным уже тогда поэтом Хаимом-Нахманом Бяликом (1873-1934), который подвиг юношу писать на иврите и отправлять написанное в разные издания. В 1903 году в издании на иврите «Луах Ахиасаф» («Альманах Ахиасафа») он опубликовал очерк «Лифней ha-саар» («Перед грозой»). В издающемся в Одессе ивритском журнале «ha-Шилоах» («Вестник») и уже упомянутом альманахе напечатал несколько очерков. В последних двух изданиях, начиная с 1910 года, публиковались его рассказы «Мириам» и «Бэ-ир» («В городе»); публиковался молодой прозаик и в других ивритских изданиях, например, в газете «ha-Зман» («Время»). Слуцкому, как и Шолом-Алейхему, вскоре стало ясно: чтобы тебя понимал простой люд, выражать себя все-таки следует на его языке – на идиш, на так называемом «жаргоне», о котором в тот период шли горячие дискуссии. 

Считается, что литературная деятельность Слуцкого на языке идиш началась в 1904 году именно с письма в петербургскую газету «Дер фрайнд» («Друг»), которое редакция опубликовала в форме статьи с названием «Идиш!» и под псевдонимом Д. Бер. Письмо это можно смело назвать криком души, его публикация имела огромный резонанс. По свидетельствам Хаима-Шлоймэ Каздана (1883-1979), деятеля еврейского просвещения, публициста и переводчика, Янкева-Лейба Левина (1884-1958), учредителя еврейских школ и составителя учебников, Шлоймэ-Файвла Гилинского (1888-1961), педагога и общественного деятеля, Мордехая Бирнбойма (1877-1934), автора учебников и организатора еврейских школ, эта статья, произведя в обществе фурор, помогла открыть им в 1912 году в Варшаве светскую еврейскую школу с обучением на языке идиш. Текст статьи Слуцкого «Идиш!» занимает немало места, поэтому позволю донести до читателя лишь пару абзацев. Цитирую по переводу Рахели Штейнберг в одном из материалов «МЗ»: «…Большая часть еврейских детей, посещающих старые хедеры и талмуд-тойры, выходят оттуда «калеками». В последнее время замечено, что даже эти учебные заведения дети посещают все реже и реже. Их очень рано отрывает от учебы семья – надо зарабатывать на хлеб. Учится еврейский мальчик год-два в хедере и, как только научится молиться, - учебе конец. И вот так растет невежество масс. А они (дети), не выучив как следует «лошн-койдеш» («святой язык»), уже оторвались от языка, на котором думают, чувствуют, говорят…

…Чтобы в еврейском доме стало светло и тепло, идиш должен стать не только средством, но самоцелью, ибо просветить целый народ, да еще такой нищий, как наш, возможно только на понятном ему языке. Не через идиш, а на языке идиш мы обязаны обучать наш народ. 

…Давайте возьмемся за «вульгарный» идиш, улучшим его, сделаем литературно богаче, введем в хедер, синагогу, и, может быть, тогда наш народ выбьется из нынешнего состояния!..». 

Следуя целям своей статьи, именно поэтому Бер Слуцкий пишет и публикует на идиш рассказы, фельетоны, статьи в газетах «Фолкс-штимэ» (Вильно), «hайнт» (Варшава), «Дер фрайнд» (эта газета из Петербурга переместилась в Варшаву и стала издаваться с тем же названием, но уже без артикля – просто «Фрайнд»). 

Накануне Первой мировой войны в качестве корреспондента варшавской «haйнт» посетил Кавказ, Швейцарию (жил в городе Ла-Шо де-Фон – центре знаменитой на весь мир часовой промышленности), позже обосновался в Киеве. Его цикл рассказов «Мазепэвкер билдэр» («Мазеповские картины») красочно показал еврейскую жизнь в черте оседлости. После революционных событий 1917 года сотрудничал с газетами - варшавской ежедневной «Ди найе цайт» («Новое время»), киевской «Ди комунистише фон» («Коммунистическое знамя») и другими советскими изданиями. Будучи корреспондентом газет «Дер штерн» («Звезда», Киев) и «Дер эмес» («Правда», Москва), посетил еврейские колонии Украины; писал материалы под псевдонимом Б. Маринский и отправлял их из Киева в нью-йоркскую «Фрайhайт» («Свобода») и «Ди пресэ» (Буэнос-Айрес). Переводил на идиш прозу европейских, русских и ивритских писателей. 

Многое сделал Слуцкий и в области еврейской филологии. В ту пору больших социально-политических и культурных перемен появились новые слова и выражения, которые на языке идиш требовалось упорядочить, особенно в новых профессиях и ремеслах. Это была адски тяжелая работа, и Слуцкий за нее взялся. В 1919 году в киевском педагогическом журнале «Шул ун лэбн» («Школа и жизнь») опубликовал еврейскую терминологию часового мастера (с помощью брата-часовщика). В минском журнале «Цайтшрифт» («Летопись») поместил «Лексикон фун мэнэр-шнайдэрай» («Лексикон портного по пошиву мужской одежды»), «Идише бадхоним-шойшпилэр» («Еврейские бадхены-актеры», №1, 1926) и «Дэрганцунгэн цу дэм лексикон…» («Дополнения к лексикону…», №2-3, 1928). В 1929 году в киевском издательстве «Култур-лигэ» вышел «Лексикон фун политише ун фрэмдвэртэр» («Лексикон политических и иностранных слов и выражений») под редакцией Генаха (Генриха) Казакевича и Иосифа Либерберга с предисловием последнего. Оба вскоре уедут в Биробиджан: Г.Казакевич в 1932 году возглавит газету «Биробиджанер штерн», а член-корреспондент Украинской академии наук И. Либерберг в 1934 году станет председателем правительства ЕАО, и в 37-м его расстреляют. 

Совсем неудивительно, что в этом тысячестраничном лексиконе были обнаружены «отклонения от линии партии», и 14 июля 1929 года газета «Дер эмес» вышла с примечанием редакции: «Так как во многих разделах книги обнаружены ошибки, издательство решило ее не распространять, пока содержание лексикона не будет основательно улучшено». Но в то время как-то всё обошлось, пронесло – эпоха большого террора еще не наступила. 

Слуцкий, сотрудничая с секцией филологии, которую в Институте еврейской культуры возглавлял лингвист, редактор, общественный деятель Нохем Штиф (1879-1933), опубликовал в печатном органе секции «Ди идише шпрах» («Еврейский язык», №7,1928) работу о классике Менделе Мойхер-Сфориме как переводчике – «Вэгн Менделе-ибэрзэцер». В 1931 году в Харькове вышел его смешанный сборник стихов и рассказов под названием «Аф рештованиес» («На лесах»). В 1935 году во 2-м сборнике журнала киевского журнала «Афн шпрах-фронт» («На языковом фронте») был напечатан его труд «Тов. Н. Штиф и его путь», посвященный памяти скончавшегося еврейского ученого-лингвиста, а в 3-4 сборниках этого журнала – «Цу дэр гешихтэ фун дэр терминологишер арбэт инэм советишн идиш» («К истории терминологии в советском идиш»). В 1937 году в Киеве Слуцкий составил сборник «Вос гевэн ун вос геворн» (Что было и что стало), в 1940-м в киевском сборнике под названием «Шолом-Алейхем» опубликовал исследование «Вэгн ди вариантн фун Шолэм-Алейхемс «Фунэм ярид» («О вариантах романа Шолом-Алейхема «С ярмарки»). 

Значителен вклад Слуцкого в качестве переводчика на язык идиш, причем, с разных языков: с английского – Дж. Свифт, с французского –А. Доде. Но больше всего Слуцкий предпочитал переводить русскую классику – произведения И. Тургенева, А. Чехова, Н. Гоголя, В. Короленко и др. В 1939 году в его переводе на идиш вышел роман Л. Толстого в 8 частях «Анна Каренина». С первых дней Великой Отечественной войны, когда немцы начали бомбить Киев, частичную эвакуацию населения организовал писательский союз Украины, и Слуцкого вместе с семьей отправили пароходом по Днепру в Днепропетровск. Оттуда эшелон, состоявший из набитых беженцами товарных вагонов, был направлен по железной дороге до Ставрополя, а оттуда - к западному побережью Каспийского моря, в Махачкалу. С одного берега Каспийского моря (теперь уже пароходом) они добрались до восточного побережья Каспия, в город Красноводск. В пути следования из Красноводска до Ашхабада, столицы Туркменской ССР, жене Слуцкого, Добе, стало плохо и она скончалась. Похоронили ее уже в Ашхабаде. Оплакивать близкого человека было некогда – дальше путь беженцев лежал в Ферганскую долину – в Узбекистан. Там почти полгода пролежал заболевший Слуцкий с поврежденной рукой в местной больнице, где ему была сделана серьезная операция, после которой он стал, по сути, инвалидом. Узнав, что в Алма-Ате у него живет родной брат Файвл. Слуцкий вместе падчерицей Миной уехал к близкому человеку. Когда советские войска освободили столицу Украины, война еще шла, и Слуцкий решил в Киев не возвращаться – слишком много печальных воспоминаний навевал ему этот город, начиная с погрома 1905 года, который он там пережил. Находясь в Алма-Ате, Слуцкий писал корреспонденции в московскую «Эйникайт» о положении эвакуированных евреев, продолжал трудиться над историческим романом об эпохе Бар-Кохбы «Фар эрд, фар фрайhайт» («За землю, за волю»). 

В первые послевоенные годы в Биробиджан еще ходили эшелоны с переселенцами, но Бер Слуцкий в 1946 году по приглашению группы литераторов Дальнего Востока приехал в Еврейскую автономную область. Там, в Биробиджане, он сразу же окунулся с головой в свою основную работу – в деятельность еврейского отдела областного краеведческого музея, в которую вкладывал всю свою душу и все знания. Ослабленный болезнями, уже в приличном возрасте, он никогда не сидел без дела. Для музея он собирал вещи, предметы, книги, ставшие редкостью – все то, что имело отношение к истории и культуре еврейского народа. Одновременно Слуцкий работал над последними главами своего исторического романа; как знаток языка идиш и штатный переводчик областного радиокомитета, он не раз выступал в эфире, печатался в «Биробиджанер штерн». В 1947-м, к его 70-летию, в областных газетах и московской «Эйникайт» появились хвалебные отзывы о его деятельности. 

Но вскоре сказка закончилась. 29 августа 1949 года, когда в Советском Союзе уже вовсю шла кампания по ликвидации еврейской культуры, Слуцкого арестовали вместе с другими еврейскими писателями Биробиджана. (Как бы предчувствуя арест, автор надежно спрятал рукопись романа с крамольным содержанием - в произведении была показана древняя история еврейского народа!). Лишь в августе-сентябре 1991 года, в последние месяцы своего существования, после путча в Москве, журнал «Советиш Геймланд» опубликовал роман Бера Слуцкого «За землю, за волю». 

На допросах, кроме всего прочего, следователи обвиняли писателя, что он посылал в ЕАК, в Москву, материалы об эвакуированных в Казахстан евреях, работавших якобы на «режимных» объектах и будто бы автор в своих корреспонденциях эти объекты перечислял. Несчастный старик был заклеймен и как «националист», и как «шпион». 

Эти заметки о Слуцком мне хочется закончить строчками из воспоминаний другого писателя, Исроэла Эмиота, проходившего с ним по одному и тому же «Биробиджанскому делу». Эмиоту повезло гораздо больше – после долгого пребывания в каторжных лагерях он остался жив, в 1956-м вышел на свободу и через несколько лет уехал в Польшу, а оттуда - в Америку. Правдивей и лучше написать о своем собрате по несчастью в том горьком и ужасном времени, чем это сделал Эмиот, у меня все равно не получится, поэтому обращаюсь к его воспоминаниям: 

«Слуцкий был осужден строже, чем другие биробиджанские писатели. Он получил 10 лет тюремного заключения, а не исправительно-трудовых лагерей, как мы. Это считалось более тяжким наказанием, хотя в тюрьме не заставляют по-рабски работать, как в лагере. Зэки в лагере находятся большей частью на воздухе и среди людей. Слуцкого же отправили в знаменитый Александровский централ – старейшую тюрьму, в 60 километрах от Иркутска. Тюрьма расположена в горных хребтах, между скалами, и ее обитатели оказываются отрезанными от остального мира, погребенными здесь заживо. 

…Последний раз я видел Слуцкого в «столыпинском вагоне», когда нас увозили из хабаровской следственной тюрьмы после вынесения приговора. Слуцкий знал, куда его везут. Но он был физически сломлен и настолько устал от следствия, что был ко всему равнодушен, еле передвигался. Лишь рыдал и жалел юную дочь его покойной жены, которая осталась в одиночестве, без присмотра. 

Последний привет от Слуцкого нам передали в 1956 году от его падчерицы. Привет был печальным – он скончался в тюрьме в 1955-м, за год до нашего освобождения. 

Да сохранится его светлое имя среди имен мучеников еврейской культуры, сгинувших под игом советских властителей!».

Из статьи Зиси Вейцмана "Земля и воля Бера Слуцкого", 

«Мы здесь»