На этой редкой фотографии - педагогический коллектив «папиной школы». Особенно мне запомнилась Суслова Галина Федоровна, которая учила нас русскому языку и литературе. Она диктовала нам длиннющие и ужасно скучные предложения. Русовед Соболев Иван Семенович был высоким человеком, но его уроки мне казались скучными и бесцветными. Наум Израйлевич Цейтлин преподавал физику. Мы со Славой решали алгебраические уравнения на скорость. Наверное, не случайно он стал математиком, а я широко использую математические методы для научного анализа экспериментальных данных.

Мы росли в атмосфере домашних «педагогических советов». Мама активно вмешивалась в кадровую политику в школе, в расписание уроков и влияла на многие процессы в «папиной школе». Поэтому совершенно не случайно, что ее фотография помещена в верхний рад, недалеко от директора.

Моими одноклассниками были Пиняев Коля, Спектор Миша, Павленко, Радышевский, Волынец, Тютюнок, Мартыненко. Где они? И живы ли…? Конечно, школа не занимала все наши мысли и время: были и друзья во дворе, и игры в войну, в городки, в «три мушкетера», а еще настольный теннис и шахматы.

Я окончил «папину школу» в 1961 году. Когда я заканчивал 7-й класс, страна перешла на 11-летнее обучение. После окончания 11-го класса выпускники должны были ехать в колхозы и совхозы на два года. Желая получить медицинское образование, я решил поступить в медицинский техникум в г. Биробиджане, который уже окончила моя старшая сестра Соня. Кроме того, вместо 4-х лет в школе я за эти годы смогу получить среднее образование и специальность (фельдшер) и буду жить у бабушки Ривки с дедушкой Ароном (мамиными родителями), а не дома, что давало мне больше свободы от опеки родителей.

Биробиджанский медтехникум был создан в 1935 году (позднее он стал училищем, а в 1995 переименован в колледж). Сейчас на его двух основных отделениях – фельдшерском и сестринском – обучаются около 500 студентов, а в 1961 году их было 300-350. Первый год учебы был очень трудным. Будучи способным к обучению и без особого труда получая хорошие оценки в школе, я оказался не готов к ежедневному усвоению материала, превышающего школьный объем в 3-5 раз. Оценки ухудшились, особенно по физике. И одна из учительниц любила повторять вслух при любом удобном случае: "В школе ты получал хорошие оценки «по блату», так как твой папочка был директором".

Но трудности были преодолены, и я окончил медицинское училище с отличием. Это позволило мне поступить в медицинский институт вне конкурса, сдав всего один экзамен на «отлично». Вот тогда-то и состоялся «роковой» разговор с отцом о генетике, предопределивший всю дальнейшую мою жизнь.

- А слышал ли ты что-нибудь о такой науке «генетика», отличник? - спросил меня отец в своей ироничной манере.

Не ожидая какого-либо подвоха, я бодро ему ответил:

- Естественно. Есть такая наука, мы изучали по биологии – менделизм, морганизм… Все это «продажные девки империализма»!

- Ты серьезно заблуждаешься, сынок! Как ты вообще можешь такое утверждать, не познакомившись с работами Грегора Менделя и Томаса Моргана? Может быть, тебе рассказали об этих законах генетики твои учителя?

- В общeм-то, нет! А ты что, «менделист и морганист» тоже?

- Менделисты-морганисты, вслед за профессором Вейсманом, утверждают, что в хромосомах существует некое особое «наследственное вещество» (гены), которое и передается от родителей к детям. У тебя тоже есть мои гены.

- Так ведь их никто не видел, и это не доказано.

Вот тогда я впервые услышал от отца про опыты Августа Вейсмана (Weismann), немецкого биолога, который еще в 1885 г. пытался проверить, могут ли наследоваться приобретенные родителями увечья. Наиболее известны его опыты по отрубанию хвостов у только что родившихся крысят. В экспериментах Вейсман показал, что отрубание хвостов никогда не приводило к появлению бесхвостого потомства. Он также вырезал аппендиксы и показывал, что потомство не наследует этих нарушений. Хорошо известно, что иудейская традиция обрезания ни разу не привела к рождению мальчика без крайней плоти.

- Выходит, ты «вейсманист», папуля? – не унимался я.

- Ладно, иди готовься к вступительным экзаменам в институт. Если тебя примут, то я надеюсь, что у тебя хватит ума с этим разобраться и признать свое воинствующее невежество.

- Посмотрим, будет ли за что извиняться, - бросил я в свою защиту, не желая сдаваться.

В 1965 году, сдав один вступительный экзамен по химии на «отлично», я был зачислен на лечебный факультет Хабаровского мединститута (сейчас - Дальневосточный государственный медицинский университет).

После первой же лекции по биологии профессора Александра Васильевича Маслова, который покорил мое воображение за несколько минут своей личностью, я перехватил его у выхода из лекционного зала и задал свой главный вопрос жизни в тот период:

- А что такое ген и какова его природа?

- Приходите на кафедру, молодой человек по имени...

- Миша, - помог я ему.

- Так вот, Миша, спросите там Ольгу Вадимовну Лисиченко и узнайте, когда очередное заседание "генетического кружка".

Так я и поступил. Я стал посещать этот кружок, читать о генетике все, что было тогда на русском языке (а было очень немного), так как генетика еще не была реабилитирована властями «самого прогрессивного общества». Через год я сделал первое научное сообщение в институте по возрождающейся генетике, и этим заработал немалую популярность среди студентов и первых недоброжелателей среди профессоров! Меня избрали старостой «генетического кружка», и я оставался им почти до окончания института.

А перед отцом я все же извинился. К взаимному удовольствию.

1971 год. Госэкзамены позади, распределение тоже. Диплом опять «красный». Десяток опубликованных работ, призы и написанная диссертация. Но все ходатайства профессора Бориса Алексеевича Целибеева о месте для меня в ординатуре или аспирантуре ни к чему не привели. Директор института профессор С.И. Сергеев был неумолим: «Пусть едет в свой Биробиджан. Им нужны свои кадры. Если талантлив - выживет и сам выберется». Так во второй раз я оказался биробижанцем не по своей воле.

Директор Биробиджанского медтехникума предложила мне преподавать невропатологию, психиатрию и физиологию. А лечебную работу невропатолога на 0.5 ставки я получил в неврологическом отделении областной больницы (зав. – С.И. Вайнберг).

Позднее была интенсивная научная работа (совместно с И.А. Шехтером) и защита кандидатской диссертации, работа на скорой помощи и лечение больных, постройка и открытие в Биробиджане областной психиатрической больницы (где в 1976-1981 гг. был главным врачом), конгрессы и конференции, докторская диссертация и переход на работу в АМН СССР (руководителем лаборатории клинической генетики в г. Томске, 1981-1989 гг.). А в 1989 г. – Иерусалим… Но это уже другие истории.

Последней папиной школой перед его пенсией была школа в селе Дубовом Биробиджанского района. Отец много сделал для ее оборудования и приведения в должный вид. В этом ему охотно помогали власти, учителя и родители. Руководителем он был строгим и требовательным, но неизменно справедливым. Таким же он был и отцом. 19.02.1980 г. мы похоронили его в Биробиджане…

До сих пор меня нередко спрашивают, не мой ли отец Самуил Ильич Рицнер, которого они знали и помнят. Значит, было и есть за что помнить!