Колхозник, бригадир тракторной бригады из с. Кукелево Белокрылов Егор Гаврилович родился в 1907 году в с. Кукелево, русский.  Арестован 07.02.1938 63-м Биробиджанским погранотрядом НКВД по ст. 58-1а, 58-2-7-10-11 УК РСФСР. 11.03.1939 уголовное дело прекращено за недоказанностью обвинения, реабилитирован. Архивное дело П-81923. 

"Ни в какой антисоветской организации я не состоял. Я подписывал под физическим воздействием протоколы, которые составлял сам следователь. Я не давал показаний на несколько десятков колхозников из разных сел как на повстанцев, хотя протокол подписывал. Этот протокол был составлен следователем погранотряда ЛЮБЧЕНКО, он сам записывал в него все эти фамилии. Любченко надевал на меня наручники, а следователь КРАСНОГОРОВ бил меня. В результате всего этого я и подписал протокол. 

На очной ставке я бил Пересадько, в этом я виноват. Однажды меня вместе с другими арестованными вызвали на очную ставку с Пересадько.Следователь Любченко до этой очной ставки сказал мне, чтобы я избил Пересадько. Я стал отказываться. Тогда Любченко стал угрожать, что если я не буду его бить, на меня снова наденут наручники. Боясь этих угроз, я на очной ставке действительно ударил Пересадько.

1 мая 1938 г. меня с группой других арестованных действительно возили в Бабстово в Особое отделение 34-й стрелковой дивизии. Там меня вызывал следователь, приехавший из Хабаровска, фамилии его я не знаю (АЛЬТГАУЗЕН Лев Осипович - прим. редактора) и новый начальник Особого отделения с тремя квадратами в петлицах (младший лейтенант госбезопасности ПОМИНОВ Петр Ильич - прим. редактора). Кроме меня они вызвали и Макарова Василия, спрашивали нас об оружии. Мы оба заявили, что показания об оружии ложные, что мы подписали их в результате избиений, что никакого оружия, кроме дробовиков, мы не имели. После этого нас отправили обратно в отряд, а потом в Хабаровск".

10.03.1939

"Очные ставки мне устраивал следователь ЛЮБЧЕНКО. Перед каждой очной ставкой он вызывал меня и учил, что именно я должен был говорить на очной ставке. Был и такой случай, когда мне делали очную ставку с Макаровым Василием. Любченко также вызвал меня и говорил, чтобы я показывал, что Макаров был в организации начальником штаба. При этом он говорил: "Смотри на меня, я буду держать в руках ручку. Когда вы будете спорить с Макаровым, и если я скажу "замолчите", то продолжай говорить, а если я стукну ручкой по столу, тогда прекращай разговор". Я так и делал...". 

13.03.1939 

«Я был арестован в 1938 году 7 февраля и был привезен в погранотряд. Через три дня меня вызвали на регистрацию, после чего меня вызвал КРАСНОГОРОВ к себе в кабинет и начал спрашивать мою автобиографию. После этого начал на меня кричать и требовать от меня показаний о моем каком-то крупном хозяйстве. После этого стал у меня спрашивать, в какой контрреволюционной организации я состою. Я заявил, что никаких организаций я не знаю, и КРАСНОГОРОВ начал меня оскорблять нецензурными словами. Задал мне три вопроса, по которым я должен был дать показания.

Придя в камеру, у меня другие арестованные /Попов/ начали спрашивать, как дело? Я им объяснил, и ПОПОВ мне заявил, что если я не буду давать показания какие им надо, то меня заставят писать их с применением наручников.

5 марта меня вызвал КРАСНОГОРОВ, предложил раздеться и встать к стене, и спросил, буду ли я давать показания о повстанческой организации. На что я ответил, что мне говорить не о чем. После этого КРАСНОГОРОВ надел мне на руки наручники, заявив, что «заставим говорить, у нас стены говорят».

На этот допрос пришел НИКОЛАЕВ и заявил, что надо покрепче зажать наручники. После чего КРАСНОГОРОВ принес стул, посадил меня на стул и завернул руки в наручниках за спинку стула. В это время заходили ГИТЦЕВИЧ и КУРЛЫКИН, но, ничего не сказав, ушли обратно.

Сидя в таком положении, я отказывался от дачи показаний, в результате чего КРАСНОГОРОВ кричал на меня. Через некоторое время зашел опять НИКОЛАЕВ и спросил: «Что, еще не дает показаний?», - подбежал ко мне и подбросил руки вверх, в результате в плечах появилась сильная боль, а КРАСНОГОРОВ подошел ко мне и ударил по зубам, в результате чего потекла кровь.

Часов в 12 ночи зашел ТИХОМИРОВ и стал выписывать ордера на арест. Я заметил, что он выписывает ордер на МАКАРОВА. После этого ТИХОМИРОВ ушел, а я остался с часовым, который снимал с меня наручники, дал мне курить, а потом опять надел.

Часов в 11 следующего дня пришел КРАСНОГОРОВ и спросил, буду ли я писать что-либо. Я ответил, что нет. После чего он ушел, а вместо него пришел ЛЮБЧЕНКО, которому я заявил, что писать я не буду, а если хотите, то дайте мне чистый лист бумаги, я подпишу, а там пишите что хотите. На это он не согласился, а посадил меня на стул, закинув руки за спинку стула. Так как руки около кистей были опухшие, то наручники одели мне около локтей, закинув руки за спинку стула. В руках у меня стала сильная боль, в результате чего я не вытерпел и дал согласие (подписывать) все то, что написал ЛЮБЧЕНКО. И он начал писать протокол, который он писал в течение 3-х часов. После этого меня не вызывали в течение 3-х суток. После 3-х суток вызвал опять ЛЮБЧЕНКО и заявил, что тогда мы написали чушь, что ему нужны другие показания, и надо их переписать. Я заявил, что можете рвать эти показания, а вновь подписывать я не буду ничего. После этого ЛЮБЧЕНКО принес новый стул, посадил меня на него, загнул руки за спинку стула и надел наручники. Через некоторое время зашел КРАСНОГОРОВ и дергал за руки вниз, от чего была сильная боль. Спустя некоторое время я не вытерпел жуткой боли и заявил, чтобы они сняли наручники, а я буду подписывать все то, что он напишет. Он в этом протоколе указал, что у меня якобы есть оружие, что я ходил за кардон.

На следующий день ЛЮБЧЕНКО вызвал меня и стал говорить, что будем писать новые показания. Я вначале отказывался, но из-за боязни наручников я дал согласие подписывать все, что он напишет.

В этом протоколе он указал что я являюсь секретарем ТККП. В последующих допросах ЛЮБЧЕНКО стал требовать все новых и новых показаний, заставляя в них вписывать множество людей, списки на которых он мне давал. Многих людей из этих списков я не знал совершенно. ЛЮБЧЕНКО требовал от меня показаний на командиров- пограничников и на мужа моей сестры АНИКИНА, который был на западной границе.

1 мая нас отвезли в Бабстово. В пути КРАСНОГОРОВ требовал от меня, чтобы я сказал что АНИКИН действительно был в нашей организации.

На вторую ночь меня вызывает начальник ОО ПОМИНОВ на допрос. После этого меня привели к ПОМИНОВУ, который задал мне вопрос о наличии у нас оружия. Я ответил, что оружия у нас нет. После этого ПОМИНОВ начал на меня кричать и приказал привести МАКАРОВА, который также подтвердил, что я сказал. ПОМИНОВ покричал на нас и предложил отвести обратно. После этого нас увезли в погранотряд.

 В эту же ночь меня вызвали на очную ставку и стали требовать от меня показаний на БЕРМАНА, который сидел в наручниках, которые мы называли «щукой». За столом в кабинете сидел начальник РО НКВД НИКОЛАЕВ. Как только меня привели, то сразу же спросили, состоял ли БЕРМАН в организации? Я сказал, что состоял. После этого меня сразу же увели, а БЕРМАН закричал, в результате чего начальник РО НИКОЛАЕВ снял с него фуражку и заткнул ему рот. А меня предупредили, что меня вызовут на очную ставку еще раз через 1 час, но не вызвали.

На следующий день меня вызвали с вещами, и в штабе я встретился с МАКАРОВЫМ, от которого я узнал, что нас повезут в Хабаровск для уточнения показаний об оружии.

По приезду в Хабаровск нас поместили во внутренней тюрьме, а затем перевели в городскую тюрьму. В городской тюрьме меня допрашивал ВОЛКОВ, кажется, помощник ГУСАРОВА. Он спросил, хочу ли я посмотреть на своего командира, и начал предлагать чтобы устроить очную ставку с ним, так как он дает показания о том, что дал мне 6 винтовок. Я это отверг, заявив, что он дал эти показания так же, как их давал я.

В то время, как я отказался от своих показаний, заходил в камеру ГУСАРОВ и спрашивал, почему я отказываюсь от своих показаний, и ушел обратно.

Сколько человек и кто были записаны в мои показания во время допроса меня ЛЮБЧЕНКО и КРАСНОГОРОВЫМ, я не помню, но примерно около 80 человек. Меня возили в Кукелево на розыск оружия.

Мне устраивали очную ставку с ПЕРЕСАДЬКО, которую проводил ЛЮБЧЕНКО, а КРАСНОГОРОВ называл ее «конгрессом». Перед началом он мне сказал, что если ПЕРЕСАДЬКО будет отказываться, то я его должен бить, а если не буду этого делать, то меня они будут бить.

На допросе я все время сидел в наручниках. Говорили, что на меня показывает МАКАРОВ. Я просил проведения очной ставки, но в этом мне было отказано».

14.06.1940