"В основном меня допрашивал следователь КРАСНОГОРОВ, помогал ему ТРУНКИН, допрашивали и другие. Меня по нескольку суток держали на ногах, надевали наручники, заламывали руки за спинку стула, били. Я не мог перенести этого и подписал все, что составлял следователь. 

Однажды мне была сделана очная ставка с колхозниками Чернецким, Корниловым, Макаровым, Безъязыковым, Белокрыловым. Когда меня привели в кабинет, эти колхозники все были уже там, сидели. Следователи были: КРАСНОГОРОВ, ТРУНКИН, ГИТЦЕВИЧ, ЛЮБЧЕНКО, КАРУЗЕ.

Чернецкий, Макаров, Белокрылов тут сказали, что я якобы состоял в организации. Корнилов Яков стал ругаться, говоря: "Я неграмотный, вы меня путаете!". Тут же он сказал: "Бить я его не буду". Белокрылов же сразу подскочил ко мне и ударил, сказав: "Докуда нас из-за тебя будут мучить?!" 

Эти арестованные, которые тут меня уличали, давали путаные показания. Я стал об этом говорить, но мне говорить не дали. 

Когда стали писать протокол, я заявил, что все это неверно, и что я буду говорить об этом на суде. КРАСНОГОРОВ и КАРУЗЕ стали говорить, что меня будет судить не суд, а Особое Совещание, что на суде показаний я давать не буду, а получу только приговор. 

Однажды меня привели в кабинет, там были следователи: КРАСНОГОРОВ, ТРУНКИН, ГИТЦЕВИЧ и кто-то еще. Мне сказали, что они сейчас будут меня судить. Тут меня снова допрашивали, потом следователи совещались между собой и объявили мне, что ночью меня расстреляют на Амуре.

1 мая 1938 г. меня увезли в Бабстово. 2 мая меня там допрашивали. Сначала допрашивал КРАСНОГОРОВ - он требовал, чтобы я давал показания на военных. Он дал мне список, в котором было человек 20 военных, некоторых из них - БАКАТОВА, НОЗДРИНА, ДУБОНОСОВА, НОСОВА и других - я знал как командиров. Красногоров здесь меня допрашивал пьяный. На допросе он уснул и проспал минут 30. 

В тот же день, часа в 2-3 утра, меня допрашивал новый следователь, фамилии его я не помню, но он среднего роста, полный, черный (черные волосы), кажется, нерусский, красивый человек (это был АЛЬТГАУЗЕН Лев Осипович из Хабаровска - прим. редактора). Он мне тоже написал список военных, написал протокол и стал требовать, чтобы я подписал. Я отказывался. Этот следователь меня избивал, ударял головой об стену. 

Я знал уполномоченного Особого отделения ВАГИНА, который был у нас в колхозе. Я стал говорить, что вот есть Вагин, он хорошо знал состояние колхоза, и он там часто разговаривал, я даже помогал ему в работе. Пишите тогда и его. После этого следователь еще больше стал бить меня, так что на крик сбежались другие работники. 

Когда следователь заставил меня подписать протокол, который он составил, то он все время говорил: "Подписывай, это тебя не касается, в твоем деле этого не будет, это нужно для военных". Следователь ударил меня сапогом в живот, я упал. После этого кто-то меня поддерживал, следователь держал мне руку, и так я подписал протокол, не зная даже, что там написано. После этого мне давали очную ставку с НОСОВЫМ, и там я тоже подписал протокол.

Никакой антисоветской деятельностью я не занимался, врагом Советской власти я не был. Я 1903 года рождения, старой жизни как следует не знал, отец был середняком, сам я с 1930 года колхозник. В 1932 году, в самое трудное для колхоза время, был бригадиром. С 1933 по 1936 гг. был председателем сельсовета, с 1936 года и до дня ареста был председателем колхоза "Трудовая Нива", несколько раз премировался. Колхоз рос, был крепким, колхозники жили хорошо. Только бы радоваться такой жизни и не думать о каком-то восстании против Советской власти! Это следователю КРАСНОГОРОВУ и другим почему-то понадобилось сделать меня врагом.

10.03.1939

«26.03.1938 года я был арестован, и следствие вел КРАСНОГОРОВ в погранотряде. 27-28 марта меня вызвал КРАСНОГОРОВ и стал требовать от меня показаний о какой-то партии, обзывая нецензурными словами. Затем пришли еще два следователя, посадили на стул, загнули руки и надели наручники. На этом допросе меня продержали четыре дня, после чего я, не выдержав мучений, дал согласие давать показания. Но на следующий день я от них отказался. После этого КРАСНОГОРОВ меня поставил в угол и заявил, что я буду стоять до тех пор, пока он не приедет из Хабаровска. Но через некоторое время меня отвели в камеру, где сидели МАКАРОВ и другие, от которых при помощи избиения получили на меня показания.

На следующих допросах КРАСНОГОРОВ издевался надо мною: сажал на стул, надевал наручники, становился коленями на наручники, от чего появлялась сильная боль в руках.

01.05.1938 года меня отвезли в Бабстово, где меня допрашивал следователь о повстанческой организации. Протокол допроса я не подписал, после чего он согнул меня, упер головой в живот и бил задним местом об угол печи, от чего была сильная боль. После этого я хотел его отпихнуть, но он ударил меня так, что я потерял сознание.

На следующий день этот же следователь устроил мне очную ставку с НОСОВЫМ, где я все подтверждал, боясь быть избитым, и подписал протокол очной ставки. От НОСОВА этот следователь требовал показаний на военнослужащих.

Я писал собственноручные показания уже после того, как я подписал первые протоколы допроса у КРАСНОГОРОВА.

Все показания, которые я дал КРАСНОГОРОВУ, лживые и неправильные. Их я дал вынужденно, их у меня выбили. Из всех тех лиц, которые были вписаны в мои показания, я знал только два человека – НОСОВА и ПОДУБСКОГО, остальных я не знал…

Первые показания я начал давать через 4 дня. На допрос заходил КУРЛЫКИН, и я был не в наручниках. Наручники ко мне применялись периодически.

КРАСНОГОРОВ в Бабстово меня допрашивал 2 мая один, в пьяном виде, и хотел у меня выколоть глаза, на что я заявил: «Подождите, хоть у живого не выкалывайте глаза». Вскоре КРАСНОГОРОВ уснул за столом».

14.06.1940