Писаревский Тихон Григорьевич родился в 1879 году в с. Осачьево Воронежской губернии. Когда и как он оказался на берегах Амура - сказать трудно, но в 1938 году он жил и работал конюхом в зерносовхозе, центральная усадьба которого находилась в с. Сталинск Сталинского (ныне Октябрьского) района ЕАО.  

11 августа 1938 года его арестовало Сталинское райотделение УНКВД по ЕАО как СОЭ - "социально опасный элемент". Под арестом он находился в с. Амурзет. Следствие по его делу вели милиционеры Травинский и Коган, которых в период массовой операции по аресту "повстанцев" в Сталинском районе привлекли для "помощи" районным чекистам. 

Во время допросов Писаревский находился на "конвейере" и подвергался жесточайшим физическим пыткам, в результате которых 29 августа 1938 года умер. 

О том, кто и как убивал Тихона Писаревского, рассказали сами его мучители, когда некоторых из них арестовали и отдали под суд военного трибунала.

КИЗИЛЕВИЧ Александр Константинович, мл. лейтенант госбезопасности, начальник Сталинского РО УНКВД по ЕАО: 

«Писаревский и Димов были арестованы по формуляру милиции. Димова я дал допрашивать Травинскому, и ему Димов показал, что в Сталинском зерносовхозе есть антисоветская группа, состоящая из кулаков, всего человек 4-5. После этого Травинскому я дал допрашивать Писаревского, которого первое время допрашивали по биографическим сведениям. Травинскому днем я давал задание выяснить у Писаревского, не состоит ли он в антисоветской группе. Вечером Травинский вызвал Писаревского и допрашивал его всю ночь. Идя на работу, я услышал у них в кабинете шум. Когда я зашел в кабинет, то Писаревский стоял со связанными ремнем руками. После этого я предложил Травинскому снять ремень с рук Писаревского.

Когда я зашел после работы часа в 4 дня в кабинет Травинского, то Писаревский сидел с Коганом и руки у него были развязаны. А утром мне сообщили, что Писаревский умер.

Я сразу же вызвал Травинского и Когана и заявил, что это их рук дело. Но они заявили, что после моего указания они сняли с Писаревского ремень и после его не одевали.

После этого я позвонил Ларкину, который мне заявил, что труп надо вскрыть и схоронить ночью, чтобы никто не видел из колхоза. Особого донесения в УНКВД по ЕАО я не писал, но я написал телефонограмму и передал ее в УНКВД по ЕАО Ларкину. После смерти Писаревского на второй же день по телефону я сообщил Ларкину, и так, как он предложил мне оформить этот факт смерти Писаревского, я его так и оформил.

Прокурору я не сообщил о смерти Писаревского в силу того, что я не знал, что это надо сделать. Ни в районе, ни в области прокурор за троечным контингентом не наблюдал.

Наружного осмотра трупа Писаревского мы не производили потому, что я не знал, что это необходимо было делать. В этот же день я вызвал врача, который мне заявил, что вскрытие трупа можно произвести только на кладбище, так как больше это негде было сделать. Я дал свое согласие, и ночью, часа в 2, было произведено вскрытие и похороны трупа. Вскрытие трупа производили на рассвете. Я по этому поводу разговаривал с врачом, и она согласилась сама, заявив, что на рассвете труп вскрыть возможно.

После похорон я разговаривал с врачом, которая мне заявила, что Писаревский был ее пациентом, и у него был порок сердца».

ПЕКАРЬ Исаак Моисеевич, в 1938 г. - паспортист Сталинского РОМ УРКМ УНКВД по ЕАО: 

«29 августа, примерно часов в 12 или 13, я зашел в кабинет начальника РОМ, где в то время уполномоченный уголовного розыска Травинский допрашивал Писаревского. Я обратил внимание на неестественное состояние Писаревского, который сидел, откинувшись, на стуле, со свалившейся набок головой и полузакрытыми глазами. Руки у него были развязаны, но сильно опухшие, синего цвета. Такого же цвета, но несколько бледнее, было и лицо. Писаревский был весь в поту, со свалившимися брюками, был виден голый живот, и очень тяжело дышал. В 5 часов вечера дежурный Гриншпун мне сообщил, что Писаревский умер».

КОГАН Лев Александрович, в 1938 г. - оперуполномоченный Уголовного розыска УРКМ УНКВД по ЕАО: 

«Перед отъездом я с Травинским работал вместе. Придя вечером на работу, я увидел, что Писаревский стоял в нашем кабинете. Писаревский, когда стоял со связанными руками, мне ничего не говорил. Со связанными руками Писаревский стоял с 8 часов вечера и до 2-х часов ночи. Писаревский допрашивался мною и Травинским. Лично я начал допрашивать Писаревского 28 августа 1938 года с 23 часов, причем вместе со мной до часу ночи допрашивал и Травинский, который после этого ушел. Пробыв немного с Писаревским, Травинский ушел отдыхать, а я один продолжал допрос Писаревского приблизительно до 5 часов утра. В его отсутствие я выводил Писаревского на улицу, развязывал руки и больше их не связывал.

Утром пришел Травинский, и я ушел домой. В 5 часов утра меня сменил Травинский, а я ушел спать. Что дальше было с Писаревским, я не знаю.

Со слов Травинского мне известно, что он продолжал допрос Писаревского до 8 часов утра 29 августа. Не добившись от него показаний, он водворил Писаревского в коридор РО НКВД, где он в 17 часов 29 августа умер...

Писаревский был посажен в коридор потому, что после применения к нему мер физического воздействия – связывание рук ремнем, у него был отек рук, и в таком состоянии его неудобно было отправлять в камеру... 

Утром, когда я собрался выезжать, меня вызвали в РО НКВД и сообщили, что Писаревский умер».

ТРАВИНСКИЙ Наум Соломонович, в 1938 г. - уполномоченный Уголовного розыска Сталинского РОМ УРКМ УНКВД по ЕАО: 

«Я и Коган в августе месяце производили аресты. Применение мер физического воздействия нам не запрещали, а если мы не применяли, то нас обвиняли в том, что мы плохие следователи. Когда мы связывали руки арестованным, то они стонали, и эти стоны были слышны на улице. И для того, чтобы эти стоны никто не слышал, к Управлению мы никого не подпускали, а паспортный стол перевели в райисполком.

Писаревский был арестован на основании циркуляра, который был в милиции. А после ареста Писаревского мы получили на него показания одного арестованного, который совершенно свободно дал свои показания без применения к нему мер физического воздействия.

После арестов мы пришли на работу. Придя вечером, меня передали в распоряжение Кизилевича - допрашивать Писаревского, который уже допрашивался. Кизилевич дал указание мне и Когану взять на допрос Писаревского, от которого добиться показаний о вредительской организации в совхозе. Писаревского мы приняли часов в 10-11 вечера. С начала допроса, так как Писаревский не признавал себя виновным, я ему стянул туго ремнем руки за спину, и так его сдал Когану, который также держал не знаю какое время его связанным. 

Во время допроса Писаревского мы связывали ему руки, но периодически, когда он соглашался давать показания, мы руки развязывали. Но так как Писаревский после этого отказывался от дачи показаний, мы ему опять связывали руки ремнем, загнув назад около локтей. Кисти рук были опущены вниз, в результате чего кисти наливались, и арестованные жаловались, что у них болят руки. Сухожилия рук мы не перетягивали.

Пробыв некоторое время на допросе, я ушел отдыхать, а утром, часов в 7, я пришел. Придя утром 29 августа, я застал Писаревского с развязанными руками, которые были сильно запухшие. Он стоял бледный и весь потный, и очень сильно дрожал. Поговорив некоторое время с ним, я ему предложил сесть, но он просил меня разрешить ему лечь, объясняя это тем, что он плохо себя чувствует. С помощью дежурного милиционера я вывел Писаревского в коридор РО НКВД, где его и положили. Писаревский лежал на полу с развернутыми руками. Он попросил у меня пить, и я ему дал.

Когда пришли на работу Кизилевич и Шумкин, я им доложил, что в процессе допроса Писаревского ему сделалось плохо, и мы его положили в коридоре. Часов в пять вечера меня и Когана вызвали в РО НКВД, где мы увидели, что Писаревский уже мертв...

30 августа утром мне сообщил Бровко, что ночью было вскрытие трупа Писаревского, и врач установила, что он умер от разрыва сердца. Я убежден в том, что разрыв сердца у Писаревского произошел именно в результате стягивания ему рук ремнем. Так как он был очень тучный, перенести подобную пытку он не мог».

БРОВКО Григорий Феоктистович, в 1938 г. - участковый уполномоченный Сталинского РОМ УРКМ УНКВД по ЕАО: 

«Писаревский был арестован в массовой операции в августе месяце 1938 года. Писаревский – старик, лет 65-70, до ареста работал конюхом в Биробиджанском зерносовхозе. Писаревского допрашивали Травинский и Коган. Как они его допрашивали, я не видел, так как в это время я отдыхал дома.

Следователи Травинский и Коган допрашивали его на «конвейере». При допросе указанные следователи связывали Писаревскому руки ремнем и заламывали их за спинку стула. Приблизительно после суточного допроса (это было в конце августа 1938 года), Писаревский почувствовал себя плохо, в связи с чем он был выведен из кабинета следователей в коридор, где через непродолжительное время умер. Писаревский умер, безусловно, вследствие применения к нему мер физического воздействия.

Смертельный случай Писаревского Шумкин хорошо знал, так как он в эту ночь работал в РО НКВД. Я же об этом случае узнал только после приезда из командировки утром.

А на следующий день Кизилевич предложил мне тайно похоронить Писаревского и на кладбище его вскрыть, что я и сделал. Писаревского я похоронил ночью. При вскрытии трупа участвовали: я – Бровко, и милиционеры Кац и Ильин. После вскрытия врач Бронштейн заявила, что смерть Писаревского последовала от разрыва сердца.

Когда после похорон мы пришли, врач в комнате секретаря села писать акт и написала его. А утром, я не знаю как, этот врач очутился в кабинете у Шумкина, который сделал замечания на неправильность записи в акте. Врач не протестовала против этого и изменила акт согласно замечаний Шумкина.

Акт о смерти Писаревского был забракован оперуполномоченным Шумкиным. Он предложил врачу Бронштейн записать в акт о том, что при осмотре и вскрытии трупа Писаревского признаков насильственной смерти не обнаружено. Бронштейн с этим согласилась, и ранее составленный акт переписала».

ШУМКИН Федор Федорович, мл. лейтенант госбезопасности, оперуполномоченный Бирского РО УНКВД по ЕАО: 

«Как умер Писаревский, кто его допрашивал и как его хоронили, я не знаю. К Писаревскому, я еще раз подтверждаю, я никакого отношения не имел.

Писаревского хоронили ночью. Судмедэкспертиза не вскрывала труп умершего Писаревского потому, что мы не могли доставить их к себе, так как было сильное наводнение. Врач, который вскрывал труп Писаревского, была зав. райбольницей.

После похорон начали писать акт. Во время составления акта медработник и Бровко обратились ко мне с вопросом, как составлять акт, на что я дал свои соображения, и они написали этот акт так, как я им посоветовал написать его. Но одновременно я интересовался, нет ли следов на теле умершего Писаревского, свидетельствующих о том, что он умер от физического воздействия. И врач мне сообщила, что таких следов нет. Акт о смерти Писаревского, я считаю, был составлен законно, так как в составлении его принимали участие 3 человека».

ВАСИЛЬЕВ Иван Петрович, младший лейтенант милиции, в 1938 г. - начальник Сталинского РОМ УРКМ УНКВД по ЕАО: 

«В октябре 1938 года в разговоре с врачом с. Амурзет Бронштейн Илей Юрьевной она мне рассказала, что ее вызывали в РО НКВД, и в ночное время возили в степь для вскрытия трупа умершего арестованного. Бронштейн установила причину смерти арестованного – разрыв сердца, и составила медицинский акт. Но этот акт был забракован Кизилевичем, и она составила другой акт под диктовку Кизилевича».

P. S.

В феврале 1939 года пятеро бывших сотрудников УНКВД по Еврейской автономной области во главе с начальником управления были арестованы. Их обвинили в создании провокационных следственных дел, массовых и безосновательных арестах невинных граждан, от которых путем применения пыток добивались вымышленных показаний о несуществующих повстанческих, диверсионно-шпионских и вредительских организациях. Сфальсифицированные дела направлялись на рассмотрение Тройки при УНКВД по ДВК, где многие арестованные были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Также имел место случай убийства на допросе арестованного Писаревского.

23 августа 1940 года Военный трибунал войск НКВД СССР Хабаровского округа осудил биробиджанских чекистов по ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР за злоупотребление властью: Соловьёва, Ларкина и Кизилевича - на 10 лет лишения свободы, а Лущика и Шумкина – на 8 лет лагерей.

Но другие "опричники" и непосредственные убийцы Тихона Писаревского - милиционеры Коган Л.А. и Травинский Н.С. - к уголовной ответственности не привлекались. Почему? Потому что в этой связи руководством УНКВД по Хабаровскому краю было вынесено заключение, в котором констатируется, что помимо СОЛОВЬЕВА, ЛАРКИНА, ЛУЩИКА, ШУМКИНА и КИЗИЛЕВИЧА извращенные методы следствия применяли и другие подчиненные им сотрудники. Но делали они это по прямому указанию своих руководителей – СОЛОВЬЕВА и ЛАРКИНА, которые использовали недостаточный опыт в чекистской работе людей, недавно пришедших на работу в органы НКВД. 

Кроме того, эти сотрудники честно рассказали следствию о совершенных ими преступлениях, в связи с чем «привлечение их к уголовной ответственности необходимостью не вызывается». И делается вывод: «Уголовное преследование в отношении сотрудников УНКВД по ЕАО СУВОРОВА, ЕФИМОВА, КОНЫЧЕВА, ПОЛЯНИНА, ЛАПТЕВА, ЩУРОВА, НЕХИНА и др. не возбуждать, ограничиться наложением на них административного взыскания»...