Мой старый товарищ Леонид Школьник (бывший биробиджанец, редактор интернет-журнала «Мы здесь, Иерусалим) никогда не звонит без причины. И в этот раз, увидев в Скайпе знакомое имя, я понял, что он со­общит что-то важное. Так и было. Взволнованно и торопливо Леонид сразу перешел к теме: «Вчера переслали письмо от Марата Носова из Москвы. Он прочитал у меня на сайте твои публикации о Либерберге. Оказывается его мать — Анна Носова, сидела в одном лагере с Надеждой Гольдштейн, женой расстрелянного Либерберга. Они были, как он пишет, подругами. Носов по­сле войны был у них в гостях в Киеве и встречался с Надеждой. Тебе это интересно?».

Наверное, мало сказать, что это заинтересовало меня. В книге «Страна Биробиджан» семье Либерберг я посвятил первый рассказ, где были при­ведены воспоминания Ирины Новицкой о ее бабушке — Надежде, которая восемь лет провела за колючей проволокой в Акмолинском лагере. В дни празднования 80-летия ЕАО Ирина приезжала в Биробиджан и губернатор Александр Винников передал ей атрибуты почетного звания «Почетный житель Еврейской автономной области» — высшей награды области, при­своенной ее деду Иосифу Либербергу посмертно.

Ирина была еще ребенком, когда бабушка вернулась из лагеря, поэто­му она не много могла поведать о событиях тех лет. Я понимал, что знаком­ство с Маратом Носовым может открыть еще одну страницу истории семьи Либерберг. Леонид сбросил мне адрес и через несколько минут я разговари­вал по Скайпу с Маратом Ивановичем Носовым, которому 87 лет.

Взаимный обмен информацией был для нас обоих весьма полезным. Удивлениям не было предела, так как открывались новые подробности об уже известных нам событиях, которые подтверждали и раскрывали целый ряд фактов из истории семьи Либерберг, а также ввели в близкий круг этой семьи репрессированную по аналогичной политической статье Анну Носо­ву и ее родных.

Марат Носов — ветеран войны и труда, в молодости был репрессиро­ван, впоследствии реабилитирован, написал ряд статей и рассказов об исто­рии своей семьи. В его опубликованных на сайте Проза.ру работах я нашел неизвестные мне подробности из жизни семьи Либерберг. М. Носов долгие годы искал родных Иосифа Либерберга, чтобы, как он написал в одном из своих писем, «... отдать должную благодарность смелой и благородной, удивительной судьбы женщине — Надежде Абрамовне Гольдштейн-Либерберг». Приведенные ниже цитаты и выдержки из его опубликованных работ, личные комментарии, а также ответы на мои вопросы легли в основу этого рассказа, продолжающего повествование о семье Либерберг.

Драма и трагедия семьи Носовых оказалась очень схожей с истори­ей семьи Либерберг. Глава семьи — Иван Носов, был хорошо известным в 1920 — 1930-х годах партийным руководителем, которого партия направляла на различные участки работы — в Воронеж, Пермь, Тверь, Крымский обком, Московский окружком, Ивановскую область. В августе 1937 года И. Носов был арестован и расстрелян как враг народа. Через два дня после его ареста была задержана его жена Анна и приговорена как член семьи изменника Родины к восьми годам исправительных лагерей. Она сидела в одном лагере и жила в бараке вместе с женой Либерберга — Надеждой.

Прах их мужей — Иосифа Либерберга и Ивана Носова — был захо­ронен в одной братской могиле № 1 на Донском кладбище в Москве, где покоится 4259 человек.

Детей Анны — Марата и Майю, которым было девять и семь лет, по­сле ареста мамы сотрудники НКВД привезли ночью в московский Свято-Да­ниловский монастырь, специально переоборудованный в детский приём­ник-распределитель. Их разместили, как и других детей репрессированных родителей, в раздельных бывших монашеских кельях — девочек и мальчи­ков отдельно. Майю, заболевшую скарлатиной, с высокой температурой сразу отвезли в больницу. За несколько недель в приёмнике-распределителе о ней забыли, чем воспользовалась сестра Анны, Варвара, которая забрала девочку в свою семью. В течение нескольких недель дети лишились отца, на долгие годы они потеряли связь с матерью. Государство и судьба-злодейка разлучили детей почти на десять лет, оборвав, после трагической смерти Варвары, последнюю ниточку надежды найти друг друга.

После разговора с Маратом Носовым мне удалось связаться с Ириной. Я пересказал ей подробности этой беседы. Эмоции переполняли Ирину. Она заново переживала события тех лет, вспоминая фамилии знакомых ей людей, встречи и разговоры. Конечно, речь зашла и о тех событиях, кото­рые были связаны со встречей двух женщин, поневоле оказавшихся в одном месте на долгие годы. Судьба свела их, как и тысячи других женщин, полу­чивших в простонародье какое-то африканское имя — АЛЖИРцы (Акмо­линский лагерь жен изменников Родины), и упекла туда на долгие годы, оторвав от семьи, детей, родных и близких.

Нахлынувшие воспоминания открыли в памяти Ирины Новицкой це­лые сцены событий прошлых лет. «Я хорошо помню, — рассказывала мне она, — хотя была маленькой, небольшую комнату, которая представлялась мне в то время целым миром — 40 квадратных метров, заставленную какой-то старой мебелью. И в каждом закуточке жили мои родные: моя мама, папа, бабушка, ее сестра. Они проживали там нелегально, так как бабушке, после восьми лет лагерей, жить в Киеве запрещалось. Маме предоставили работу в Житомире и мы переехали туда с бабушкой. Только когда ее реабилитиро­вали, она стала жить там на законном основании, а так — пряталась у друзей и знакомых.

В моей памяти остался рассказ мамы о поездке в Акмолинский ла­герь на свидание к своей маме. Пока ехала в поезде ее ночью ограбили —украли теплую обувь, пальто, личные вещи и посылку, что собрали. Дело было зимой, а в Казахстане зима очень холодная. Она приехала в лагерь поч­ти раздетая, у нее только было ватное одеяло, которое бабушка сама сшила из кусочков тряпочек и она должна была передать его своей маме.

Это одеяло мне очень хорошо за­помнилось, так как меня, когда я была маленькой, мама им укрывала. Тамара пошла на прием к начальнику лагеря С. В. Баринову в легкой курточке, кото­рую ей дал кто-то из попутчиков, и объ­яснила, что везла передачу маме, кото­рую украли, и осталось только одеяло. Он, узнав, что случилось с ней в дороге, помог организовать жилье в соседнем поселке, покормил и дал свидание с ма­мой. Начальник лагеря был человеком необычным, учитывая его должность. Бабушка потом рассказывала нам, как по его инициативе отделили женщин, сидевших по этой политической статье, от остальных заключенных, сидевших по уголовным статьям. Когда в лагере от­крылась школа, мама там преподавала историю, немецкий язык. На ее уроки приходил и сам Баринов».

В воспоминаниях Ирины Новиц­кой и Марата Носова о Сергее Баринове, начальнике лагеря, где сидели их родные, я услышал много добрых слов. Его назначение в лагерь в январе 1939 года и отношение к заключенным, сидящим по этой статье, в тот период времени могли закончиться для него расстрелом. Действительно, история повествует нам почти легенду о его судьбе, работе, которая выходила за рамки предписанных отношений между начальником и заключенными. Его имя вспоминали, как оказалось, многие бывшие заключенные Акмолинского лагеря. Он стал для жен «из­менников Родины», чьи мужья были расстреляны по приказу Сталина, на­верное, единственным, к кому они могли в своем страшном горе обратиться с какой-либо просьбой.

Сергей Васильевич Баринов, или как его называли между собой «зечки» — «Валерьян Валерьянович», имея в виду в основе этого доброго прозвища простую валерьянку, еще в молодом возрасте получил высокий чин начальника управления НКВД Калининской области — генеральская должность. Ему прочили большую карьеру. Когда в 1937 году начались массовые репрессии, С. Баринов усомнился в правомерности творящегося беспредела с арестами и расправами над людьми. Он написал рапорт в Мо­скву о том, что происходит страшная ошибка. Его чудом в то время не посадили и не расстреляли, но он был понижен в звании и отправлен в Казахстан начальником Акмолин­ского лагеря. Баринов вместе с су­пругой как могли облегчали участь невиновных женщин, чьи мужья были расстреляны или посажены на долгие годы в лагеря. В те предво­енные годы в этот лагерь попадали и беременные женщины, и это тоже была для него проблема, которая с трудом, но решалась через Москву.

Когда в бараках кто-то из сидевших женщин получал страшную весть о расстрелянном муже или умершем ребенке, начинался плач, переходя­щий в вой, который подхватывался в других бараках, охранники вызывали Баринова, так как они не могли их успокоить. Он шел к ним один и утешал как мог, объясняя рыдавшим женщинам, что все обойдется, скоро они возвратятся домой, в семью, к де­тям. Одна из зэчек, в прошлом врач-педиатр, личный врач Фрунзе, подала Баринову идею устроить в лагере больницу и детсад. Разрешили. Так ма­тери остались рядом с детьми. По его обращению в Москву было принято решение не считать малышей, рожденных в АЛЖИРе, «врагами народа»... Они вырастали, шли в школу и обучались в одних классах с детьми над­зирателей.

Несколько лет назад Дарья Виолина и Сергей Павловский сняли до­кументальный фильм «Мы будем жить», который рассказывает о страшной участи этих удивительных женщин. Дарья Виолина снимала фильм для собственной семьи, в память о бабушке, узнице АЛЖИРа. Она показала крупным планом в кадре и Сергея Баринова, который так и остался жить в Казахстане, в поселке, в невзрачном домике. Седой старик на экране тихо говорит: «Я никогда не веровал, что они — изменницы и супруги изменни­ков. Никогда не веровал!». Бывший начальник АЛЖИРа спрашивает с экра­на: «Как так случилось? Где была партия, где были люди? Почему никак не могли осознать?»

Примерно в 1989 году, когда началась вторая волна разоблачений тоталитарного режима, над Бариновым решили устроить трибунал чести. Он обратился за помощью к «своим зэчкам». На его защиту поднялись все оставшиеся в живых узницы Акмолинского лагеря.

Теперь Акмолинск столица Казахстана, Астана. На месте бывшего лагеря создан Мемориал узницам АЛЖИРа. Президент Казахстана Н. На­зарбаев на его открытии сказал: «Ни в какой стране мира не поступали на­столько беспощадно с семьями противников режима, вся вина которых была только в том, что они честно служили тому режиму. Наши власти убивали собственный народ! Женщин и детей ссылали в голую степь, обрекая на го­лод, заболевания, мучения, смерть только поэтому, что они — родственни­ки ранее репрессированных».

Марат Носов мне рассказал, что ему дважды приходилось встре­чаться с Сергеем Бариновым. Первая встреча состоялась весной 1946 года. Марат только вернулся из Харбина, где закончилась его военная дорога. Поездка в Акмолинский лагерь на свидание к матери запечатлелась в его памяти на долгие годы. С некоторой горечью говорил он мне, что началь­ник лагеря принял его в небольшом кабинете административного здания, расположенного рядом с лагерем и отнесся к нему дружелюбно, но отка­зался дать свидание с матерью. Он сказал, что заготавливая камыш, мать серпом сильно порезала ногу и рана вызвала серьёзное осложнение — за­ражение крови. Баринов объяснил, что ее состояние в те дни было крити­ческим — высокая температура, периодическая потеря сознания и считал, что ей ни в коем случае нельзя волноваться, пенициллин в лазарет он при­вез, и его уже начали колоть.

В рассказе «Свидание через дверную щель» из книги «Шаги по зем­ле» М. Носов подробно описывает, с какими чувствами, почти на грани нервного срыва ему удалось увидеть свою мать через чуть приоткрытую в лазарете дверь.

Выйдя из зоны, Марат зашел к Баринову попрощаться. И здесь он получил еще один подарок судьбы. Начальник лагеря дал ему записку с адресом и сказал, что там, может быть, он найдет подругу мамы — Надежду Гольдштейн-Либерберг, которая уже освободилась из лагеря, и, возможно, у нее живет его сестра Майя.

Марат рассказывал мне: «... У меня перехватило дыхание от этой ве­сти, я не знал, что мне ответить Баринову. От волнения слезы побежали по щекам, я подошел к нему взял листок с адресом, крепко пожал ему руку, что-то прошептав про себя, и едва слышно выговорил «спасибо». Мы, как солдаты обнялись, я услышал, как колотилось мое сердце от эмоций, пере­полнявших мои чувства, — наконец, нашлась моя сестра.

— Все будет хорошо. Даст Б-г, выздоровеет твоя мать и встретишь ты свою сестру, — сказал мне Баринов на прощание.

— Я уже больше ничего не смог ему ответить, повернулся и вышел из кабинета. В тот же день я покинул этот страшный «АЛЖИР». Дальше мой путь лежал в Киев, куда я получил направление на учёбу в танковое техни­ческое военное училище, но, пожалуй, главное для меня было — найти мою сестру, Майю».

Жизнь разлучила брата и сестру на долгие годы. Когда Марат и Майя стали старше они начали искать друг друга, и каждый из них предприни­мал попытки разыскать свою маму. Марат рассказал мне, что только через год он узнал о поездке сестры в лагерь к маме. Весной 1945 года Майе при­шло извещение, что мама осуждена и находится в Казахстане на 26-ой точке Карлага. Майя послала ей письмо и получила долгожданный ответ. После смерти Варвары у Майи близких родственников не осталось. Ей было тогда всего 15 лет, она одна поехала в столь дальний путь, к маме. Спустя почти восемь лет после разлуки дочь с матерью встретились в лагере. Марат ниче­го не знал об этой встрече, так как в то время он воевал на Дальнем Востоке, преследуя отступающие японские части.

Встреча с матерью в лагере, которую помог организовать Сергей Ба­ринов, имела продолжение. Начальник лагеря помог Майе устроиться на квартире в рядом стоящем поселке, и она смогла ходить в школу, которая работала при лагере и встречаться с мамой. Тогда же мама познакомила ее со своей подругой — Надеждой Гольдштейн-Либерберг, которая препо­давала в школе. Надя с Майей быстро подружились. Надежда предложила Анне отправить Майю к своей двоюродной сестре Таисии Дубицкой в Киев, где она смогла бы продолжить учебу в обычной школе.

Марат с некоторым напряжением в голосе говорил мне о событиях тех лет: