Лошадей и транспорта не было, за исключением стоявшего в сарае неисправного мотоцикла, подаренного ОЗЕТом. Телефонная связь тоже отсутствовала — первый телефон в отделении появится лишь в декабре 1932 г.

На фоне общего жилищного кризиса в районе жилищно-бытовые условия биробиджанских чекистов также были неудовлетворительными.

Личный состав райотделения тоже оставлял желать лучшего. Мало того, что две должности были вакантными, так еще и сотрудники были в основном молодые и неопытные, оперативной обстановкой не владели, поскольку в райотделении служили совсем недолго: сверхштатный практикант Фаина Марковник — 6 месяцев, стажер Иосиф Бер — 4 месяца, уполномоченный Александр Сигачев — 4 месяца, уполномоченный Павел Самоделкин — 1,5 месяца.

Биробиджан произвел на Коваленко удручающее впечатление — леса, болота да комарье. Тяжело больной малярией, он несколько первых месяцев фактически провел в постели. На все рапорты в полпредство с просьбой разрешить ему выезд на санаторно-курортное лечение под разными предлогами следовали отказы. 

В этих условиях Коваленко устроил себе рабочий кабинет прямо в квартире, где не только болел и работал с документами, но и… принимал осведомителей — преимущественно женщин из числа жен ответственных работников района.

А тут еще, как на грех, подчиненная — практикантка Фаня Марковник, — ну, очень симпатичная сотрудница! Хотя и замужняя, и с двумя детьми, но вовсе не закомплексованная! До приезда Коваленко она месяца полтора «крутила любовь» с уполномоченным Павлом Самоделкиным, но быстренько сообразила, что простой уполномоченный и начальник райотделения — таки да, уже две большие разницы! 

И случился у них с Коваленко роман, да такой, что до сцен ревности и чуть ли не до развода! Ущемленное мужское самолюбие Самоделкина едва не толкнуло его на убийство своего соперника — ночью через окно целился из нагана в Коваленко, но не решился. 

В январе 1933 г. Коваленко в одном из писем особоуполномоченному ПП ОГПУ по ДВК Ставровскому писал: «… Я за 200 дней своего пребывания в этом болоте свыше 4-х месяцев сдыхал в постели. Подыхал форменным образом, но не оставлял работы, на которую «положил» мой дрянной аппарат вроде Самоделкина, Марковник и Гусева… Лежа в постели я много сделал, в то время как мой «аппарат» занимался чем угодно (преступным), но только не работой. А что «аппарат»? Это тот «аппарат», который следовало бы давным-давно аппаратным порядком отправить на «гараж» (расстрелять - прим. автора). Сколько краж, угроз по моему адресу: «Застрелю, если что-нибудь сообщит», попыток застрелить, даже в окна целились. Спекулировали, устраивались и т.д. и т.п. Несмотря на все мои вопли о присылке необходимых работников, ни единого человека не прислали, за исключением отпетой сволочи Гусева, который вряд ли когда по-чекистски относился к своей работе, хотя бы ради того, что за это его, сволочь дрянную, кормят и одевают». 

В общем, не до работы было Коваленко в Биробиджане, не до работы. А работать было над чем!

Становление молодого территориального органа государственной безопасности происходило в условиях сложной оперативной обстановки, обусловленной приграничным положением региона. Во время гражданской войны многие казаки Раддевского, Екатерино-Никольского и Михайло-Семеновского станичных округов воевали на стороне белых. 

Потерпев поражение и опасаясь мести большевиков, часть из них вместе с семьями ушла в Маньчжурию, пополнив ряды многочисленных белоэмигрантских организаций: РОВС («Русский общевоинский союз»), ВМС («Военно-монархический союз»), БРП («Братство русской правды»), ТКП («Трудовая крестьянская партия») и других. Они вынашивали реваншистские планы и открыто вели подрывную антисоветскую деятельность. На границе были нередкими контрабандные акции и грабительские набеги на советскую территорию. В 1929 г. положение усугубилось конфликтом на КВЖД.

К 1932 г. Япония оккупировала Маньчжурию, к советской границе вышла Квантунская армия, и японская разведка начала подготовку условий для вторжения в СССР. 

Основным японским разведорганом был 5 (русский) отдел 2 (разведывательного) Управления Генштаба японской армии. В его подчинении находилась сеть японских военных миссий (ЯВМ), которые создавались по основным районам Дальнего Востока. Разведка Сунгарийского направления, в том числе территории Биро-Биджанского района, осуществлялась филиалом ЯВМ в г. Цзямусы. В приграничных населенных пунктах были созданы конспиративные квартиры для передержки агентуры, подготовленной к заброске на советскую сторону, а по Амуру развернуты десятки переправочных пунктов. Почти 100-тысячную белую эмиграцию в Маньчжурии японская разведка активно использовала в своих целях, опиралась на нее и черпала агентурные кадры для осуществления разведывательно-подрывной деятельности против СССР.

Внутриполитическая обстановка в Биро-Биджанском районе тоже была «нездоровой»: здесь проживало порядка 420 «социально-чуждых» и антисоветски настроенных человек — «кулаков», лишенцев и пр., около 30 высланных в район по решению Коллегии ОГПУ «контрреволюционеров» и бывших белых офицеров, 70 человек перебежчиков из Польши и Румынии, 1500 человек иностранных переселенцев. На немногочисленных предприятиях района даже вспыхивали забастовки (в одной из них в 1932 г. участвовало около 600 человек).   

Но пока «любовный треугольник» разбирался в делах сердечных, аппарат райотделения ОГПУ был предоставлен сам себе и просто-напросто ни черта не делал! Более того, за 7 месяцев пребывания в Биробиджане Коваленко умудрился не только разложить и деморализовать своих подчиненных, но и фактически развалить всю работу райотделения, сведя к нулю все наработки и начинания своих предшественников. 

От Баранцева Коваленко принял 9 вполне работоспособных резидентур, но к декабрю 1932 г. из них остался только один резидент «Оса». Остальные резидентуры Коваленко просто упразднил. Связь с осведомлением  фактически была утрачена, работоспособный агентурный аппарат отсутствовал, за исключением нескольких фанатиков-одиночек, инициативно поддерживавших связь с райотделением.

По линии Особого отдела в отделении формально имелись 4 агентурных разработки, 10 дел-формуляров, 16 агентурных переписок и 3 наблюдательных дела. Однако таковыми их назвать можно было лишь весьма условно, поскольку все материалы находились в таком хаотическом состоянии, что понять из них что-либо было просто невозможно.

Следствие в райотделении велось преимущественно по линии ЭКО (экономическая безопасность) и заключалось в хаотическом аресте служащих торговых организаций без всяких материалов. Постановления об арестах, освобождении или прекращении следственного производства зачастую не выносились, а районная милиция принимала арестованных для содержания под стражей и освобождала их просто по записочкам уполномоченного Самоделкина.

Милиция с чекистами совершенно не считалась, поскольку оперативное обеспечение и руководство ею со стороны РО ОГПУ практически не осуществлялось. О каком-то взаимодействии или координации действий с пограничниками и транспортными подразделениями ОГПУ вообще говорить не приходится. 

Рабочие сводки, как одну из форм отчетности перед вышестоящими органами ОГПУ, Коваленко просто упразднил своим решением.

Знало ли обо всем этом краевое руководство ОГПУ? Похоже, что в полной мере — нет. За два года существования райотделения никто из Хабаровска в Биробиджан не приезжал и состоянием дел не интересовался. Хотя до Биробиджана — рукой подать, 170 километров, 3 часа по железной дороге! 

Впервые представительная комиссия краевого полпредства ОГПУ прибыла в Биробиджан в начале декабря 1932 г. после того, как стало известно о дезертирстве начальника районного отделения.

Перед бегством Коваленко успел свести счеты со своим соперником — уполномоченным Самоделкиным: 23 ноября 1932 г. он отправил Самоделкина с делами в Хабаровск, а там его арестовали, предъявив обвинение по ст.ст. 169, 193-17 «б», 116 ч. 2 УК РСФСР (было, было за что!). По решению Коллегии ОГПУ СССР от 7 апреля 1933 г. он получит 5 лет лагерей. 

О своей «боевой подруге» Коваленко тоже позаботился: он отправил Фаню Марковник «в отпуск», а она снялась с партийного учета и уехала в Минск. «Задним числом» ее уволили из ОГПУ с 1 декабря 1932 г. 

Сам же Коваленко, так и не дождавшись от полпредства ни отпуска, ни путевки в санаторий, 28 ноября 1932 г. объявил себя находящимся в отпуске и тоже скрылся из Биробиджана в неизвестном направлении. 

Разбираться с ЧП из полпредства прибыли особоуполномоченный Ставровский, оргинспектор 4 отделения отдела кадров Марченко и уполномоченный Особого отдела Астанин. Прихватили с собой и нового начальника райотделения — Владимира Ящака. 

15 декабря 1932 г. комиссия составила «Акт обследования агентурно-оперативной работы Биро-Биджанского РО ПП ОГПУ по ДВК» с грустными выводами об удручающей обстановке, царившей в райотделении в течение двух лет с момента его создания. Вот лишь некоторые из них: 

«Коваленко И.И. с первых дней своего назначения в Биро-Биджан связался со штатным практикантом Марковник, из-за которой имел неоднократные сцены ревности со своим заместителем уполномоченным Самоделкиным. Вербовал женщин (преимущественно жен ответственных работников района), с которыми имел половую связь, принимая их по ночам в своем кабинете, устроенном на квартире. Живущая с Коваленко Марковник устраивала скандалы, выслеживала по небольшому поселку своих соперниц на глазах жителей и совершенно подорвала авторитет Коваленко и РО ОГПУ. Работой Коваленко не занимался, сотрудниками не руководил, предоставив всем полную свободу, вследствие чего работа РО почти совершенно прекратилась. Вместо своей прямой работы Коваленко занимался преимущественно делами «Динамо»… Избил милиционера «Б», которого после этого уволил из милиции.

Оперуполномоченный Гусев П.И. работает с 10 октября 1932 г., в обстановке ориентируется слабо, безынициативен, заинтересованности в работе не проявляет, чекистскую работу усвоил недостаточно.

Уполномоченный Самоделкин П.М. с первых дней своего пребывания в РО начал скандалить из-за квартиры. Из-за недоснабжения продуктами неоднократно поднимал крупные скандалы, ставил вопрос перед начальником РО об уходе из органов ОГПУ. Работников снабженческих организаций устрашал путем арестов преимущественно без всяких материалов, содержал под стражей без допросов и предъявления обвинения месяцами. С арестованными обращался чрезвычайно грубо, устрашал расстрелами, снятием с работы членов семей арестованных… Заставлял работников торгово-снабженческих организаций под видом выдачи товаропродуктов для несуществующей столовой РО отпускать для его личного пользования корову, 27 кур, одного кабана. Спецосведома по разработке дела мясокомбината, использованного для доставки коровы, кур, кабана и других продуктов на его квартиру, Самоделкин подвел под расстрел с целью сокрытия следов преступлений.

Уполномоченный Сигачев А.Н. работу усвоил недостаточно, но усидчив и работой интересуется. Медлителен и недостаточно инициативен. Дисциплинирован, работать может при условии достаточного живого руководства.

Помощник уполномоченного Бер И.З. в практической работе РО не использовался, выполнял отдельные поручения начальника РО Коваленко преимущественно по хозяйственной линии, расположен к болтливости.

Бывшая штатная практикантка Марковник Ф.М. - по материалам следствия по делу Коваленко и Самоделкина установлена половая распущенность. Сожительствуя с сотрудниками, вносила склоку между таковыми и этим подрывала авторитет и работоспособность райаппарата ОГПУ».

Вывод комиссии был жесткий, категоричный и короткий, как выстрел: «Биро-Биджанское РО ОГПУ в данном составе и при существующем положении вещей неработоспособно и требует стопроцентного обновления сотрудников РО и налаживания всей агентурно-оперативной работы вновь».

Подождав еще пару недель и не получив от Коваленко никаких известий, особоуполномоченный Ставровский 3 января 1933 г. объявил его во всесоюзный розыск, который уже в феврале 1933 г. был прекращен на основании поступивших в полпредство ОГПУ материалов о том, что 9 февраля 1933 г. Коваленко застрелился при задержании.

Тут бы и сказочке конец, однако… Однако спустя некоторое время в Биробиджане и Хабаровске получили два письма, написанные, без сомнения, почерком Коваленко И.И. и датированные им… 11-м и 18-м февраля 1933 г.! 

Письма аккуратно подшили в дело Коваленко, но его розыск больше не возобновляли...