В селе Кукелево девятерых колхозников во главе с председателем колхоза обвинили в создании «контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации»  

В период с 1 по 8 августа 1938 года в с. Кукелево Блюхеровского района ЕАО были арестованы девять колхозников во главе с председателями сельского совета и колхоза «Путь Ленина». Их обвинили в принадлежности к «контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации»:

Власов Егор Евдокимович, 1905 г.р., кузнец, за 3 месяца до ареста выдвинут председателем колхоза, имеет 2 детей;

Власов Михаил Евдокимович, 1902 г.р., плотник, председатель сельсовета с 1936 года, имеет 4 детей;

Власов Дмитрий Николаевич, 1917 г.р., колхозник-тракторист;

Власов Егор Евдокимович, 1911 г.р., колхозник-комбайнер;

Кибирев Иван Егорович, 1912 г.р., колхозник-шофер;

Лончаков Василий Сергеевич, 1885 г.р., колхозник-плотник, перед арестом - зав. МТФ, имеет 4 детей;

Макаров Константин Платонович, 1869 г.р., колхозник;

Мигунов Гавриил Егорович, 1892 г.р., колхозник-бригадир полеводческой бригады, имеет 6 детей;

Секисов Михаил Афанасьевич, 1912 г.р., колхозник-шофер.

Дело на них возбудил аппарат областного управления НКВД по ЕАО на основании провокационных показаний, полученных от других арестованных бывшим начальником 1-го отделения штаба 63-го Биробиджанского погранотряда НКВД ГИТЦЕВИЧЕМ Б.А.1 (который тоже был арестован еще в мае 1938 года по обвинению в принадлежности к правотроцкистской организации в НКВД).

Несмотря на то, что кукелевцы проходили по показаниям косвенно, и их фамилии указаны были в общем списке, вскоре из 9-ти арестованных семеро «сознались» в при­надлежности к «контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации».

Все арестованные «показали», что они были завербованы в повстанческую организацию в конце 1937 года, но ни один из «вербовщиков» не указал в своих показаниях, кто их вербовал.

По вопросу вербовок в организацию вообще имеется масса противоречий, причем сами обстоятельства вербовки примитивны и однообразны, что безусловно вызывает сомнение в их правдоподобности.

Например, рядовой колхозник ТОНКИХ завербовал в организацию председателя колхоза ВЛАСОВА Е.Е. при таких обстоя­тельствах: 

«В 1937 г. в ноябре месяце ТОНКИХ сказал мне – не желаешь ли ты, ВЛАСОВ, бороться вместе с нами против Соввласти? Я сначала отка­зался, но ТОНКИХ стал меня убеждать: «Ничего ты, ВЛАСОВ, в этом не потеряешь, а только улучшим в будущем себе жизнь». На что я дал ему свое согласие вступить в члены контр­революционной повстанческой организации».

Показания «сознавшихся» как по своему содержа­нию, так и по форме, и по стилю изложения являются практически идентичными. Так, на вопрос: «Вы арестованы как участник контрреволюционной повстанческой организации», следует такой ответ: «Да, будучи изобличен следствием, я решил прекра­тить свое запирательство и чистосердечно рассказать о том, что являюсь участником повстанческой организации, и на протяжении ряда лет до дня ареста вел борьбу с Совет­ской властью».

Далее ставится вопрос: «Назовите членов повстанческой организации», в ответе на который следователь запи­сывает почти все взрослое мужское население села. Например, в показаниях арестованного МАКАРОВА А.К. записано, что ему из­вестны как участники организации около 70 человек, причем все они записаны списком, без всякого обоснования.

Во всех показаниях фигурируют «нелегальные контрреволюционные совещания», проводимые, якобы, под видом выпивок и гуляний. Так, в показании ЛОНЧАКОВА В.С. о совеща­нии записано: «На этом совещании стояло два вопроса: о вооруженном восстании на случай войны Японии с Советским Союзом, и как нужно проводить вредительскую деятель­ность в колхозе. Доклад делал МАКАРОВ Василий». Но что именно он говорил в своем «докладе», в показаниях не указано.

На вопрос, какие ставила перед собой задачи контр­революционная повстанческая организация, во всех «пока­заниях» фигурирует стандартный (слово в слово) ответ: «Основная задача нашей контрреволюционной повстанческой организации - это на случай войны Японии с Советским Союзом нам, повстанцам, поднять внутри страны вооруженное восстание и дать помощь Японии в свержении Соввласти».

Далее каждому из арестованных обязательно ставился вопрос: «А где ваша организация хотела достать оружие?». На этот вопрос, несмотря на применяемые меры физического воздействия, следователь не получал положительного ответа: «Насчет оружия мне ничего не известно». Или: «На первый случай обойдемся с охотничьими ружьями, а там будет видно, свои подбросят», или «На этот вопрос точно оказать не могу, но БЕЛОНОСОВ каждый раз вел разговор об охот­ничьих ружьях. Вот только сейчас я дога­дываюсь, к чему клонил разговор БЕЛОНОСОВ, т.е. мы должны выступить против соввласти с охотничьими ружьями».

Из материалов следствия видно, что следователи пытались создать руководящий центр организации, а поэтому ставили перед невинно арестованными вопросы: «Кто был центром руководства контрреволюционных повстанческих организаций?». И «получали» ответ: «Центром руководства контрреволюционной повстанческой организации был лейтенант ДМИТРИЕВ».

Мало того, от арестованного МАКАРОВА были «получены показания» о существовании в селе Кукелево штаба вооруженного восстания, охватывающего ряд сел Ле­нинского района, и что в состав этого штаба, кроме ДМИТРИЕВА, входили колхозники ЛОПАТКИН и БЕЛОКРЫЛОВ.

В данном деле нет абсолютно ничего, что бы указы­вало на практическую вредительскую и прочую контрреволю­ционную деятельность обвиняемых.

Кроме этого, в деле имеется ряд прямых фальсификаций. Арестованного МИГУНОВА заставили подписать протокол, где он «признает» себя кулаком, имевшим кулацкое хозяйство вплоть до 1929 года совместно со своим отцом. Отец его умер, когда МИГУНОВУ был всего один месяц, а с отчимом он совместно жил только до 1919 года. Отчим - не кулак, является колхозным сторожем. В справке сельсовета о МИГУНОВЕ указано, что он происходит «из зажиточных».

ВЛАСОВА Е. и ВЛАСОВА М. заставили подписать протокол, где они «признают» себя кулаками, но справок сельсовета, подтверждающих это, нет. В действительности ВЛАСОВ Е. был до колхоза батраком, а его брат – бедняком, и только в колхозе они стали зажиточными.

В показании КИБИРЕВА записано, что он до 1931 года имел совместно с отцом кулацкое хозяйство, но несколько ниже в этом же деле указано, что его отец был убит в 1923 году.

Также без оснований записаны кулаками и другие.

ЛОНЧАКОВ «сознался» во вредительстве: по его вине в течение 1937-38 гг. пало 8 голов лошадей и 20 го­лов рогатого скота. В действительности этого и быть не могло: к лошадям он не имел отношения, а зав. МТФ начал работать только с 28 марта 1938 г. (за три месяца до ареста). При этом следует отметить, что по его «показанию» он был завербован в декабре 1937 года, а получил «задание» вредить на весь 1937 год.

Все эти лица «сознались» под влиянием физического воздействия со стороны следователя КОНЫЧЕВА, и впоследствии от показаний отка­зались. Сам же КОНЫЧЕВ2 в своем объяснении подтвердил это.

Когда в феврале 1939 года дело пересматривалось сотрудниками краевого УНКВД по Хабаровскому краю, арестованных еще раз опросили об обстоятельствах, при которых они прежде давали "признательные" показания. 

Вот что они рассказали.

Власов Михаил Евдокимович: «Мой допрос продолжался около 11 суток, и почти все время я стоял у следователя в кабинете на ногах. Ноги мои отекли, я был чрезвычайно утомлен. Кроме того, мой следователь Конычев несколько раз ударил меня кулаком в грудь, правда, не очень сильно.

Не выдержав это мучение и беспощадную ругань Конычева, я согласился подписать написанный Конычевым протокол о том, что я кулак. В действительности я кулаком никогда не был».

Власов Егор Евдокимович: «Я не знаю, почему мой следователь Конычев записал, что я кулак. Я ему доказывал, что я был батраком, но он мне отвечал, что есть документы об этом, и он заставил меня подписать протокол…

Конычев держал меня в кабинете 4 дня на ногах, запрещал сидеть. Я был тогда болен и не вытерпел. Но все подписанные мною показания ложные, и я ни в какой контрреволюционной организации не состоял…

Конычев требовал, чтобы я рассказал ему о моем вредительстве в колхозе. Мне нечего было говорить, так как я вредительством не занимался. Но так как Конычев не отставал от меня и требовал показания, то мы вместе с ним начали сочинять вредительство.

Конычев спросил меня, кем я работал. Я ответил, что кузнецом, ковал болты наружного крепления тракторов. Сперва я написал, что просто недоброкачественно вел ковку. Но это не годилось, Конычев требовал другое.

Тогда он сам начал писать о том, что я пережигал болты. Но это не подошло, потому что пережженные болты нельзя нарезать, они хрупкие и ломаются. Это пришлось отбросить.

Тогда я велел написать Конычеву, что была слабая нарезка у болтов. Вот и все мое «вредительство», которое я сочинил на следствии вместе со следователем».

Макаров Аристарх Константинович: «Следователь Конычев предложил мне написать список арестованных по селу Кукелево и другим селам, которых я знал, что они арестованы еще до моего ареста. Такой список я написал, а Конычев записал их в мой протокол допроса как участников контрреволюционной повстанческой организации…

Лейтенант Дмитриев служил с моим братом Василием, и иногда они выпивали в компании на квартире Василия. Следователь же записал эти коллективные выпивки как нелегальные собрания повстанческой организации».

Власов Дмитрий Николаевич: «Допрашивал меня следователь Конычев. Я следователю Конычеву неоднократно заявлял, что ни в какой контрреволюционной организации не состоял и честно, по-ударному, работал трактористом в колхозе. Но это Конычева не удовлетворяло, он во что бы то ни стало требовал от меня показаний об участии в повстанческой организации. 

В сентябре месяце он меня допрашивал в течение нескольких дней подряд, на допросах избивал меня (бил кулаком по лицу, голове, по плечу), я стоял на ногах в течение нескольких часов (часа 4-5). Под этим физическим воздействием я был вынужден дать показания… о моем участии в повстанческой организации… 

Конычев назвал мне фамилии арестованных колхозников из с. Кукелево, и спрашивал меня, знаю ли я их. Я отвечал, что знаю как колхозников с. Кукелево. Следователь же Конычев записал их в протокол списком как участников повстанческой организации».

Лончаков Василий Сергеевич: «Я кулаком не был. Почему следователь так записал, я не знаю. В протоколе допроса записано, что по моей вине в 1937 и 1938 годах в колхозе пало 8 голов коней и 20 голов рогатого скота. Это неправда! Я так своему следователю не говорил. По моей вине лошади не падали. В 1937 году я к рогатому скоту отношения не имел, зав. МТФ я стал только 22 марта 1938 года. За время моей 4-месячной работы на МТФ был падеж 5 коров, и то не по моей вине.

Когда я следователю Конычеву сказал, что в протоколе записано неправильно, он мне ответил, что потом это исправит, но почему не исправил – я не знаю…

Я не хотел сознаваться, так как ни в чем не виновен. Но Конычев сам написал протокол и заставил меня его подписать, а потом уже мне его прочитал…

Конычев затянул мне руки ремнем назад и продержал в таком положении более получаса. Несколько раз ударил меня кулаком по спине. Я не выдержал боль и подписал протокол».

Мигунов Гавриил Егорович: «После Шумкина меня в течение двух дней допрашивал работник милиции Резницкий, который тоже меня избивал, и я был вынужден дать показания».

20 февраля 1939 г. начальник 2 отделения 3 отдела УГБ УНКВД по Хабаровскому краю сержант госбезопасности ПИСМАННИК, рассмотрев следст­венные дела № 39569 и № 39570 по обви­нению жителей села Кукелево Ленинского р-на ЕАО, вынес постановление о прекращении уголовного преследования, и колхозники вышли на свободу.                                                                

1 ГИТЦЕВИЧ Борис Абрамович, 1905, урож. г. Велиж Велижского уезда Витебской губернии, еврей, образование низшее, член ВКП(б) с 1937. В органах погранохраны с 1927. Военное звание - ст. лейтенант, старший помощник начальника 1 отделения (с марта 1938 - ВРИД начальника 1-го отделения) штаба 63-го Биробиджанского погранотряда НКВД (с. Блюхерово). Арестован 20.05.1938 5-м отд. УГБ УНКВД по ДВК. Осужден 24.06.1940 ВТ войск НКВД Хабаровского округа по ст. 193-17 п. «б» УК РСФСР за производство незаконных массовых арестов жителей Ленинского района ЕАО, военнослужащих 34-й стрелковой дивизии и Усть-Сунгарийского укрепрайона, создание на них провокационных обвинений в контрреволюционной деятельности, фальсификацию протоколов допросов арестованных и применение извращенных методов при ведении следствия - на 10 лет ИТЛ с поражением в правах на 3 года и лишением звания. Не реабилитирован, действие Закона РСФСР от 18.10.1991 «О реабилитации жертв политических репрессий» на него не распространяется. 

2 КОНЫЧЕВ Александр Михайлович - в 1938 окончил Новосибирскую межкраевую школу НКВД, сотрудник УНКВД по ЕАО, сержант ГБ (1938), в 1939 - сотрудник УНКВД по Хабаровскому краю, мл. лейтенант ГБ (1939).